Я всё чаще, глаза закрывая, гляжу в темноту.
Не пытаюсь понять, разгадать её смысл – привыкаю.
И готовлюсь коснуться её, сделав шаг по мосту
над разинутой бездною ада к иллюзии рая.
Обнимаю гитару, приняв безысходность вины
за неловкими пальцами сломанный голос аккордов,
застывает над декой ладонь, не касаясь струны,
как душа между миром живых и обителью мёртвых.
И срывает признанье с обветренных губ темнота:
"Я устал… Боже, как я устал...
я устал... устал..."
Даже ангел – хранитель не в силах сберечь от креста
нас, наивных и верящих в чудо, как малые дети,
то что жизнь можно заново начать, с пустого листа,
обойдя волчьи ямы и плоть сберегая от плети.
К своему обращаюсь сквозь тьму, хоть не видно ни зги,
не слыхать ни дыханья, ни слова, ни шороха крыльев:
«Сорок семь за плечами… уже не прошу «Помоги…»
Ты хотя б покажись, обращаясь не сказкой, а былью…»
Но проносятся дни-поезда… пуст вокзал…
Я устал… Боже, как я устал…
я устал... устал...
Я устал быть мишенью, в которую, как Робин Гуд,
посылает стрелу за стрелой купидон оголтелый.
И вдвойне утомлён от любовью взращённых иуд,
направляющих в душу измены и подлости стрелы.
Распахнёт мне однажды объятия тьма-визави,
убирая с доски, сокращая фигур поголовье,
и устав от предательств, устав от себя и любви,
я отправлюсь в острог, протаврованный божьей любовью.
Каждой божией твари свой аналог креста…
Я устал… Боже, как я устал…
я устал... устал...
|