Белый воротничок

Меня кинуло в дрожь, колотило моё тело, словно в лихорадке. Голова кружилась. Никто из соседей не вышел, хотя, наверняка, все слышали. В голове была одна мысль: только не умер бы!
- Что делать? Звонить в милицию? Как они ещё повернут дело? Если что не так, то я буду виновата? Погубила меня Непродажка! Воочию представила суд. Тюрьма. Ой, ужас! Ох, кошмар! Надо было её удержать. Тогда сейчас лежала бы я. Что же делать? Делать-то что?
Тем временем багрово-красная лужа человеческой жидкости растекалась и растекалась по бетонному полу. Она стала образовывать некое русло большой кровяной реки с позиции насекомого. А вот тут и он, как есть, Петя, рыжеусый в «кирзовых сапогах» начал своими волосатыми лапами тихо потаптывать. Ему, конечно, так же, может быть, страшно, как и мне. Но ради любопытства тянет его эта река, кровяная, вязкая, с запахом человеческой солёно-парной плоти. Для « Петра Петровича» это и есть целое море, а, может, даже океан. Но он всё ближе и ближе придвигается к ней своим тараканьим шагом. Усы его исследуют, нет ли чего съестного? Нельзя ли здесь подкормиться? Тараканы, такие насекомые они не брезгуют ничем. И как его остановить? Наверняка, это разведчик… Скоро их выползет целый полк и, будто шубой, они накроют этого страдальца по его же собственной причине. Надо ли было ему домогаться моего жилища, чтобы сейчас оказаться в таком жалком положении. А ведь могла быть я! И как же мне остановить разведчика? Отшвырнуть его - не получится. Как же быстро они почуяли кровь. Под руками ничего не было, чтобы можно было его чем-то откинуть. Да и прыткий он. Я его пытаюсь откинуть ногой, чтобы он не лез в это уголовное дело. Ан! Нет! Не боится он крови, как человек. Меня стало поташнивать. Еле-еле удерживаюсь, чтобы не блевануть на этого лежащего. Почему человек боится крови? А, может, он и не крови боится. Он эту жидкость носит в себе, она его заставляет жить. Наверное, человек не крови боится, а смерти. Чаще всего кровь связана с болью и смертью.
Когда человек видит одно и то же продолжительное время в стрессовой ситуации, он уже ни о чём другом думать не может. И минута может казаться годом. Почему человеку делается плохо и страшно? А ведь подумать только?.. Человек почему-то не боится, когда годами носит в себе эту жидкость.
-Фу! Мерзко! Тошнит!
-Боже, мой! Наверное, я его с Непродажкой убила? Нет! Вижу грудь у него вздымается, значит, дышит и живой. Видимо, живучий, гад, как тот вор, который сорвался с десятого этажа с сумкой хрустальной посуды. Мыслил через крышу уйти. И превратился хрусталь в осколки, как и похититель. Сверкали осколки, как брильянты, а рядом умирающий человек, с жёлтым лицом. Любой нормальный человек сиганёт с такой высоты, в лепёшку разобьётся, а ему - ничего. Спустя полтора часа приехала милиция и скорая помощь – увезли. Хозяйка спугнула, не во время явилась. Когда его укладывали в скорую помощь, матерился рьяно. В сознании был, больно, наверное, ему. А милиция, как нарочно, ему ещё в руки сумку суёт, чтобы сфотографировать. Народ собрался. Люди ахали и охали, а кто и матерился. Дескать, плохо правоохранительные органы работают. Эта история вспомнилась именно сейчас для меня совсем в ненужное время, ещё хуже отягощая моё состояние. Долго об этом потом Лядка Шкурняковская вспоминала и гордилась тем, что вор не ушёл от возмездия. А чем тут гордиться? Наверняка, он остался инвалидом на всю последующую жизнь. Где бы, когда бы и в какое время суток не встречалась Лядка с жильцами, то обязательно затевала о чём-нибудь разговор, и непременно возвращалась к разбитому вором хрусталю, смакуя и радуясь. Вспоминала, как она напоследок его пнула. А, может, и запинала бы, если бы не стражи порядка. « Будет, хозяйка! Лежащего не бьют. Он и так уже за всё расплатился»,- буркнул усатый лейтенант. Толпа не унималась: « Бей его, Лядка! Чтоб другим неповадно было! Бей! Лупи его! Никто его не звал! Сам явился, не запылился! Поживиться захотелось». «Шмякни ему, чтоб охоту навсегда отбить!» - кричал седой старик, у которого самого было три сына, и все, по слухам, сидели за решёткой за бандитизм. Втихаря он рюкзаки с передачей собирал, да и отправлялся то на Печору, то в Вологду, то в Воркуту. А тут что? Чужое дитя корчится, которому отроду двадцать-двадцать пять лет. Лет десять об этом случае жильцы дома вспоминали.
И тут на, тебе! Снова беда в доме. Старые люди всегда говорили, что нельзя дом строить на могилах, точнее, это было английское кладбище, созданное во время интервенции. Много было крови в этом доме, но это уже другие истории.


Продолжение...