Сирота

Тот мертвецки спал. Выбив дверь, моряк вошёл и увидел сладко спавшего Терентия.
Фатьян, недолго размышляя, ткнул дулом ружья его по широким курносым пяткам. Насильник зашевелился.
- Вставай, скотина, подлючь божья!
- Ты, ты что? С охоты, что ли забрёл? Или заблудился?
- С охоты, с охоты! Дай, думаю, забреду к «божьему» созданию. Дюже на твою «молитвой» изрисованную рожу захотелось поглядеть? Давненько не встречались. Вставай, скот безрогий! Ну! Кому я сказал! Да поспешай! Нет у меня времени на тебя! Есть важнее дела, чем ты, морда лица!
- Да, ты что? Рехнулся что ли? Свят! Свят! И монах давай креститься. Чем я тебе, батюшка, не угодил? Монах медленно, нехотя, стал подниматься с лежанки. На нём была рубашка и кальсоны, которые так и несли свой собственный аромат затхлости и мочи.
- Не медлий, вонь, «божественная»!
-Щас, батюшка! Ах! Ты, господи, помилуй! Монах, было, начал искать вальки, чтобы натянуть на свои пятки курносые.
- Не зачем тебе, змий подколодный, их искать и надевать. Ну-ка, рассупонивайся, дерьмо трухлявое! Пень ты загнивший захудалой осины. Какая мать тебя родила? Она, похоже, мразь - и ты мразь! Шишка от сосны далеко не падает, ибо иначе белке их не запасти. Пристроился, мурава «христова!» Я и ранее слыхивал, что ты путался с Маланьей? Однако не придавал большого значения этому. Маланья-то, понятное дело, слаба на передок, да и по возрасту тебе подходит, а вот ребёнка ты зачем скурвил, падаль! Держа впритык к монаху дуло, почти прокричал Фатьян.
- Я! Я! Я! Нич…го! Ничего! Враки это всё про меня, трясясь, как веелка с сеялкой, прошепелявил Терентий, словно детским писклявым голосом.
Кажется, до монаха всё дошло. Воочию осознал. Жизнь коротка, но он цеплялся, как мог и умел, за неё.
- Снимай, своё барахло вонючее, - приказал лесник.- Снимай, говорю! Да, быстрее! У меня нет времени с тобой цацкаться!
- Да как же это, батюшка, не прилично это перед гостем. Может, по стопарику? Трясясь всем своим телом, как в лихорадке, процедил сквозь зубы, монах. Однако, не торопясь, снял рубашку.
- Весь раздевайся, человеческий выродок! Портки снимай! Ну! Я очень спешу, божий мракобес!
Монах ничего не оставалось, как раздеться догола. Нагой монах: вызвал тошноту, чуть ли не рвоту, у Фатия.
Фатьян ткнул ему дулом в промежность – раздался выстрел.
Терентий рухнул, и нечеловечья кровь потекла по половицам, как навозная вонючая лужа.
Не захлопывая двери, лесник вышел из избы, плевками кидаясь по сторонам этого дома, в котором обесчестили девочку. Надругались над ребёнком. Из-за своей похоти исковеркали будущую жизнь Манятки. И кто? Монах или дьяк? Разницы нет. Это зверь, которого следовало убить, как и поступил Фатий. С лёгкой душой и сердцем и со своим другом Бароном полетел по-скорому, как самолёт, домой, где его ждала обессиленная Маша.
Дом Терентия навестила Маланья, которому справила обряд похорон.
Дом спалила.
А возле дороги посадила кедр, который стоит до сих пор, обрамлённый железной изгородью. Проезжающие мимо этого дерева почти все знают, что это за дерево-кедр, который, как сирота, стоит на обочине северной дороги, а кто не ведает, зачем это деревце находится тут на десятом километре Мондомыр – Питер, то обязательно, удивляясь, спрашивают у знающих людей.
И узнают в полной подробности, за какие-такие « добрые дела» высажен из кедровой шишки здесь кедр, который, в свою очередь, почти совсем не растёт в морозной тундре. Грехи Терентия никак не может отпустить даже тайга и тундра – так мстит природа за злодеяния.
Фатьян, вернувшись в свою избу, увидел, что Манятка уже сидела на топчане, чуть-чуть повеселевшая. Девочка отогрелась, успокоилась, повязала платочек на голову самостоятельно. Видя такую зарисовку, лесник от чистого сердца и души порадовался за ребёнка.
- Ну, вот, дочка! Пса я выгулял. Скоро повезу тебя к твоему батюшке с матушкой. Чуток передохну. Давай, чайку попьём, - и двинем в посёлок. Всё в порядке, Маня, правильно я тебя нарёк?
- Вообще-то, меня в деревне все зовут Маняткой.
- Манятка, Маня, Мария это одно и то же имя. Главное сейчас ты жива. И мы с тобой поедем к отцу с матерью.
Продолжение...