Я лягу спать помятый и больной...

Два месяца в небе , два сердца в груди ,
Орел позади , и звезда впереди .
Я поровну слышу и клекот орлиный
И вижу звезду над родимой долиной:
Во мне перемешаны темень и свет ,
Мне недоросль — прадед , и Пушкин —
    мой дед .

Со мной заодно с колченогой кровати
Утрами встает молодой обыватель ,
Он бродит раздет , и немыт , и небрит ,
Дымит папиросой и плоско острит .

Под знаменем гёзов , суровых и босых ,
Вперед заношу свой скитальческий посох…
Что ж , рядом плетется , смешок затая ,
Двойник мой , проклятая косность моя ?

( Дмитрий Кедрин )




Я лягу спать помятый и больной ,
Рукою в пятнах выключу светильник .
И встану в пять (не мыслящий) немой ,
Себе отвесив слабый подзатыльник .

На кухне бегло осмотрюсь: хрипя ,
Как конь заезженный и загнанный на бойню .
Чуть порошок яичный разведя ,
Вновь брошу взгляд на двор и колокольню .

Телег здесь нет — пока всё в пустоте ,
Нет грузчиков распаренных и красных .
И я могу как будто на холсте ,
Представить себе девушек прекрасных .

И двор уже не кажется двором —
Запущенным , загаженным и жалким .
Он у меня расстелется ковром —
Трепещущим , напоенным и ярким .

Он весь в цветах где степняки живут ,
Где их шаманы кое-как врачуют .
Где жизнь и смерть нередко продают ,
И за весной (по пастбищам) кочуют .

Лучами он обласканный , к ветрам ,
Свой голос трав напевный обращает .
И он летит к ярангам и шатрам ,
В чужой мотив свой голосок вплетает .

Танцуют девы облачась в венки ,
Поневы бросив поверх сарафанов .
К их бёдрам тянут усики вьюнки ;
И слышен ритм проснувшихся тамтамов .

Бледнеют краски и крошится холст ,
Но в серость дня вступаю без опаски .
Я для себя построю новый мост ,
И обновлю воображенья краски .

Скрипят ворота (стружка и мазут) —
Мелькают робы матерясь словесно .
Там то ли пьют , а может быть куют ,
Мне это всё давно неинтересно .