Глава 14 "ВЧК - универсальный орган"

ВЧК –УНИВЕРСАЛЬНЫЙ ОРГАН

«Трибунал – это не тот суд, в котором дол-
жны возродиться юридические тонкости и
хитросплетения… Мы творим новое право и
новые этические нормы».
Н. Крыленко, соратник Ленина, председатель
трибунала, расстрелян «своими» в 1938 г.


Наша ВЧКа – такой
универсальный
орган, -
подобного в истории
не сыщете нигде,
он эпохальной миссией сплочен
и не растроган,
о нем не скажешь:
там где он –
не быть беде.

Все принял на себя за всех
ответственно и строго:
разбор любых доносов, слежку,
арест и допрос,
скупое следствие и самооговор,
и Бога,
прокуратуру, суд,
а исполненье – не вопрос.

Не замутненный
ни единой
вдовией слезою,
всегда твой образ светел
и кристально чист,
непоколебим и тих,
как воздух пред грозою,
непробиваем как железо, -
пламенный чекист.

…И мы храним наш новый
государственный порядок,
противники мы старых норм
морально-правовых;
и избавляем всю Россию
быстро без оглядок
от столь отсталых
предрассудков вековых.

Ведь исполнителей таких
и в мире не отыщешь, -
сердец горячих, чистых рук,
характеров стальных,
и что нам смерть одна,
десятки,
сотни тысяч, -
ради светлой жизни
миллионов
остальных?!

Ответ наш будет скор
на уклоненье
от работы:
лень крестьянам
путь железнодорожный
очищать?-
значит дело срочное
и для расстрельной
роты,
а сокрытье белых,- тоже
нечего
прощать…

От этой белой нечисти
и патриотов лживых,
Русь выжигаем,
развевая пепел
в серой мгле;
чтоб вкус земли своей запомнил
генерал Корнилов,
мы мертвого, раздев,
лицом таскаем
по земле.

В искусстве пресечем мы
новомодные порядки
и не задержится в ответ
новаторский наш ход, -
так славно раскаленной арматурой
да по пяткам,
за все новаторство на сцене, -
старый Мейерхольд.

Какой еще из выскочек
спокойно жить
не хочет? –
Мы можем, не моргнув,
поставить в новом деле
штамп:
и пусть Ахматова за сына
день и ночь
хлопочет,
и сгинет пусть навек
за строчку
дерзкий Мандельштам.

В науках всех заумных
без особых мы познаний,
для нас хоть сто законов
новых напиши,-
в защите революционных
завоеваний,
любые методы приемлемы
и хороши.

Пусть непременно бдительность
ростками прорастает,
и стражем шествует
по хижинам
и по дворцам,
а там, где все ж товарищам
прозренья не хватает,-
раскроем мы глаза
им - политическим
слепцам.

Но в политических делах
любой у нас подкован,
в чем свыше неизменно
требовательность строга;
ведь каждый шаг незрелый наш
уж даже тем рискован,-
что помешает распознать
в своем, - шпиона и врага.

Нам наше право
скрытые возможности
явило:
подвластно время стало нам
теперь во всех судах,
оно пока что ни в каких,
нигде не подводило,-
в условиях военно-полевых,
и в городах.

С Вавиловым, ученым –
быстрейшая Фемида,
что пять минут, -
и в камере,
где только смертный свет,
пускай поскачет в стрессе
генетическая гнида,
а после кормит вшей
на радость двадцать лет.

Вот верный ленинский соратник
Николай Крыленко,-
и тот не очернить себя
предательством не смог:
других, как председатель трибунала,
ставил к стенке,
сегодня сам к ней встал,-
всего в семнадцать строк.

А выездные сессии
похожи на конвейер,-
где нет свидетелей
в военно-полевых судах,
где судьбы скрытые
мы раскрываем словно веер,
при полном понимании всего
в своих рядах.

Несем мы в массы
идеалы нового, благого,
и призываем большевизму
верою служить,
а за небрежное непочитанье
дорогого
можем и арестом,-
вместо мата, обложить.

Аплодируй здравице
до изнеможения,
выбивай с ладоней вбрызги
мясо
до костей;
и первым, кто прервет
сие рукодвижение,-
вы о нем впоследствии
уже не сыщете
вестей.

…Что-то мы в России
заленились в эти годы,-
от восторгов и оваций
стали отходить,
то ли руководство
мы спустили с небосвода,
то ли не хватает нам
Ежова и Ягоды –
чтобы хоть немного чувство долга
возродить?!

…Мы руководство
от врачей – убийц
щитом прикрыли,
от тридцати семи
коварных
ядоносных рук,
чей заговор в верхах
Поскребышев
и Власик скрыли,-
небрежно отнесясь
к сигналам
чуткой Тимашук.

В том злобном сговоре,
врачебной тайною
объятом,
вдруг сразу всплыли,
объясненные ее письмом:
и гибель замнаркома
Щербакова –
в сорок пятом,
и смерть нежданно Жданова –
в году сорок восьмом.

И здесь блеснул бесстрашием
наш следователь
Рюмин,-
им спасены от смерти
Берия и Маленков;
всесильный Абакумов,
теперь такой
угрюмый,
за непринятье мер
уже –
под сотнею замков.

…Как в принятом любом
советском соревновании,
наш главный показатель,–
пусть не в сводках новостей,–
а полностью в канве
других секретных указаний:
в досье - закрытый счет
доносов, арестов, смертей.

Не помышляли мы ни о славе,
ни о награде,
но дух соперничества,
притом, не в силах скрыть,
мы даже и в полупустом
блокадном Ленинграде
свой довоенный показатель
силились покрыть.

Лагерь, чтобы уберечь
от перенаполнения,
и с заботою, чтоб никогда
совсем не опустел,
параллельно с непрерывным
плотным подселением,-
производим старожилов
плановый отстрел.

…Ответственно всегда свое призванье
исполняя,
железными сердцами
уже чуем наперед,-
шпионами страну ГУЛАГа
строго наполняя,-
что следом никогда
не может задержаться
наш черед.

И мы не застрахованы
от злых перерождений,-
взамен придут другие
жизнь по-новому
творить,
и за разоблачение
всех наших
заблуждений,-
мы на судах над нами –
будем их
благодарить.

* * *

…Явив простую истину
сквозь мглу и расстояния,
как и должно, - что время
все расставит
по местам,
на площади чекистской,-
словно символ покаяния,-
сгустком скорбной боли
камень Соловецкий
встал…