Глава16 "Алексей Рыков и Николай Бухарин "

Александр Мананников

АЛЕКСЕЙ РЫКОВ И НИКОЛАЙ БУХАРИН

Мы стоим и будем стоять за Бухарина.
И. Сталин, 1925 г.
«Единоличные решения всегда или почти
– однобокие решения. Во всякой коллегии, во
всяком коллективе имеются люди, могущие
высказать и неправильные мнения…»
И. Сталин, декабрь 1931 г.


Рыков Алексей –
народный нищий
самородок, -
только золотом
одарен был за школу
и за вуз.
Председатель Совнаркома –
не любитель вин
и водок, -
водку – «рыковку»
с запретов
возвратил в Союз.

Бухарин Николай –
любимец партии
известный,
казалось, вся судьба его, -
как чистый лист:
редактор Ленинских
и «Правды»
и «Известий»,
блестящий теоретик,
сильный журналист.

Не мог он знать,
что лозунг свой: «Обогащайтесь!» –
как жизнь проверенный
за долгие века, -
вернет «ошибкой»,
и «с нажитым распрощайтесь» -
вновь заклеймит хозяина
печатью «кулака»…

За план
научно-обоснованный
в работе
по возрождению
хозяйства
из руин,
волюнтаристски
сталинских рывков
напротив, -
сполна потом поплатятся
все, - как один…

Он вскоре отомстит им,
друг их и соратник,
за критику на съездах, -
казалось лишь вчера, -
за бюрократизм его
и невнимание к собратьям -
когда придет его,
всевластная пора…

И не для них одних
аукнулся он кровью, -
он не вязал ни с кем
навечных крепких уз,
и «тройка», - где с ним Каменев,
Зиновьев,
была нужна, - как краткий,
против Троцкого, союз…

…Под стражею
Бухарин с Рыковым, -
их двое…
И на застывших лицах –
обреченности печать.
Так велось на казнь
умнейшее
передовое,
ленинское, -
не умевшее молчать.

Ну почему они
с троцкистского процесса
стали
друг друга обвинять,
вручив вождю «метлу», -
что б «дорогой, великий» их,
товарищ Сталин,
пустил нещадно
этот мусор
по ветру?..

И мусор полетел…
Сначала Каменев, Зиновьев, -
не подводя кампании смертей,
черту, -
взметнулись порохом,
сгоревшим поутру.

За ними – Пятаков,
Сокольников и Радек
в какой-то обвинительной
усладе, -
будто зачтется им
услуга столь великая, -
тянули Томского, Бухарина
и Рыкова,
к стреляющему пеплом,
инквизиции костру.

И Томский, что б не быть
распятым принародно,
с процесса Радека, узнав
про мнимую вину,
чтоб в памяти остаться
чистым и свободным, -
достойно выбрал пулю
скорую одну…

С верхушкою военных –
то же повторилось,
все так же по цепочке
оговор прошел,
и каждому сначала
безнадежно мнилось,
что в этом он
свое спасение нашел.

Опасность плыть против течения
имела важное значение,
и каждый выгораживал себя
своих соратников губя…

…И их не спас ни чин,
ни общие беседы,
ни дружба семьями
и ни кремлевский дом:
и «смерть шпионам!»
вновь привычным бредом –
гремело над страной, -
как бесконечный гром.

После ночных допросов
утром спозаранку,
истоком страшных мук
сочилась по полам,
со стен подвалов
мрачных и сырых Лубянки
слеза мужская
вместе с кровью
пополам…

Здесь в тесных камерах,
как под пятой
проклятья,
во мраке безысходности
они одни, -
лишь с Кобиным подарком, -
как партийным братьям, -
под прессом пыток
нескончаемые дни.

И не проснулось к ним,
как и к другим,
прозренье,
и обвиненье родилось
под шум дождя, -
в убийстве Кирова,
других, а после, -
в устранении,
как ни крути,
но все же, -
самого вождя.

И нет вопроса,
что без тайного
подвоха, -
что по сценарию
Вышинский задавал,
лишь Рыкова
внезапный нервный
хохот
процесс открытый,
но бесправный прерывал…

Когда идет борьба
нещадно и кроваво,
и свой народ
презрительно не в счет –
в гробах, -
под арестом
юриспруденция
и право, -
с заткнутым ртом, -
у революции
в рабах…

…Осталась вечною
и страшною загадкой
оговорческая ложь
их заключительных
речей,
не прервавшая
процессуального порядка
восхваленья
их мучителей
и палачей.

И с наслаждением
мучительным
и жутким,
чтоб видеть весь спектакль,
который раньше заказал, -
рябой хозяин
с узких окон
кинорубки
довольный взгляд –
биноклем наводил
на зал.













161