6. О СТУКАЧАХ

Здравствуйте, дорогая!
Недавно по первой программе ОРТ показали старую добрую сказку времен моего отрочества – Волшебная лампа Аладдина.
И был, да почему был(?), есть в этой сказке такой эпизод; магрибинец подменяет собой султана, и визирь возносит ему славословия почище, чем самому султану. По законам сказки все хорошо кончается, и султан возвращается во дворец. Визирь, естественно, поет славословия ему… но тут Наимудрейший что-то нашептывает султану на ухо, выразительно постукивая костяшками пальцев по полу. После чего визиря быстренько, по приказу султана, уводит стража.
Вот такой вот эпизод, смысл которого стал ясен попозже, когда сам так постукивал, правда, в другом смысле, предупреждая друзей, чтоб не очень-то…
Почему это вдруг забередило? Да так, вспомнились те годы, которые потом прозвали застойными. Почитаешь иных мемуаристов, которые вспоминают те славные годы, фактически каждый из них норовит упомянуть, как ему тяжело было жить и творить в окружении стукачей, бессменно докладающих Конторе Глубокого Бурения о каждом их шаге, слове, взгляде, вдохе и даже, кажется, мысли.
Может с кем-то оно так и было. Спорить не буду. Но я-то, братцы, о другом; о себе, грешном. Сколько политических анекдотов порассказывал я так примерно с 1973 года: Никулину и не снилось. И травил я их, где попало; не разбирая ни мест, ни слушателей. И доставалось в них всем: и Ленину, и Сталину, и проштрафившемуся Хрущеву, и ныне царствующему Брежневу, а затем Андропову, Черненко, Горбачеву, и даже Контору не жалел. А заканчивал все свои выступления таким вот анекдотом:
- Как проверяют храбрость по-американски, по-французски и по-русски?
По-американски. Десять мужиков надираются виски, а потом садятся в десять гоночных машин и гонят до предела, прекрасно зная, что у одной машины нет тормозов.
По-французски. Десять мужиков надираются коньяком, а потом хватают каждый по, вбежавшей к ним, голой бабе и делают с ними что хотят, прекрасно зная, что у одной сифилис (о СПИДе тогда не знали!).
По-русски. Десять мужиков надираются водкой или самогоном, а потом начинают хаять правительство и травить политические анекдоты, прекрасно зная, что один из них стукач Конторы.
Но, несмотря на мои разглагольствования: пересказ того, что услышал по Голосу Америки, Сводной Европе, Свободе и Немецкой Волне (точнее, что удалось услышать сквозь вой глушилок) и травлю анекдотов, Контора мной совсем не интересовалась. Хотя, если верить мемуаристам их вызывали к солдатам Дзержинского только за это.
И, если верить другим, а иногда и тем же самым, всем им предлагали посотрудничать с родными органами. Меня же миновала и чаша сия. Ну, не вербовали меня ни в самой Конторе, ни в гостиничном номере, ни в кабинете замполита либо начальника цеха.
Так что вниманием Конторы я был явно обделен. А почему? Вопрос, конесно, интересный. Если б я сам знал, почему? Правда, один из друзей уверяет, что досье на меня заведено было; дескать, ты человек творческий, такие должны быть всегда под контролем… Но я-то этого контроля не ощущал никоим образом.
И еще раз повторю. Контора меня не вызывала ни стращать, ни вербовать, чем, конечно подпортила мне карьеру, как литератору. То под ореолом мученика мог бы сотворить что-нибудь этакое a la Александр Исаич, то сочинить какие-либо Записки стукача Кей-Джи-Би. Ан нет! Не доставили мне такого удовольствия…
Вот на такие мысли навел меня эпизод из детской сказки. Как оно Вам? Пишите. Жду.
Искренне Ваш…

1994 г.