ТРИ ДНЯ ДОЖДЕЙ (ДЕНЬ ПЕРВЫЙ)

...Снова дождь зарядил, словно в Африке слёз,
на границе сафари и знойного плена.
И мне вспомнился Мирный, где я не донёс
до своей одноклассницы опыт гарема.
Сцеловала мне с тела оттенки помад
незабвенная, чистая мисс Анжелика,
что жила по соседству, как учкомбинат,
наставляя меня, как прочтённая книга.

Это редкость на Севере: дождь, как поток.
Там обычно он мелок и как бы уклончив.
Сеет ситом, смеется капелью сквозь срок,
отбываемый городом звонче и звонче.
Раскрутились всерьёз, паровозом пошли
по расстрельной статье всеалмазного транса.
Только дождь отмывает большие рубли,
коль уж подле карьера навеки остался.

Вот иду я, иду вдоль Проспекта, где ты
в этот час пребываешь в надеждах Шишкова.
Ну а дождь припустил, запускает винты,
забирая на борт всю эстетику школы.
Я бегу снизу вверх, чтоб поближе к тебе,
чтоб зайти в твой подъезд и немного согреться,
переждать, передумать, понять о судьбе,
недоступной иным, как религия сердца.

Я же снизу шагал, от района моста,
уводящего бренных на Верхний поселок,
а сейчас я несусь мимо третья куста
ППЧ-48 - в разводах веселых.
Почему мне тогда даже в ум не вошло,
чтобы просто домой завернуть или к Лиле?
Нет, бегу по Проспекту всё выше, стило
Дней рождений зимы на цветастом акриле.

Где я, бэби, сейчас? Ну а ливень всё льёт.
Не даёт осознать, что мы, собственно, с Викой
незнакомы, и песен она не поёт,
и не хочет узнать про Туманова с книгой.
Почему я к подъезду так рвался, скажи,
словно там ожидало блаженство Эдема,
миражи, миражи, миражи, миражи,
отпустите меня к Анжелике гарема.

Вот уже и "девятка" . Чего б не зайти,
даже деньги в кармане советские мокнут.
С продовольствием мне не совсем по пути,
но порою люблю отъедаться на окнах
светлых праздников: вИна да курица-гриль,
да порой колбаса или та же свинина,
не считая салатов и прочих, Эсфирь,
неэтичных тортов под чаёк у камина.

У какого "камина"? Да просто в тепле.
Пусть бы дождь за окном, как сейчас, барабанил.
Я сижу за столом, говорю "силь ву пле"
и жене и подруге и тем, кто в нирване.
Где же твой молодой Ленинградский проспект,
этот дом 48, подъезд леденящий,
я уже миновал мифологию-свет
остановки автобуса - он настоящий.

Отдышался, зашел. Тишина, как в раю.
Где-то рядом Федянины, где-то Черкашин.
Я стоЮ и стоЮ, как в военном строю,
не мечтая о Юле и Оле с Наташей.
Отогрелся. Да вышел да дальше пошел,
да и дождь уж не так поливал из брандспойта,-
тут начнешь поэтично Симфонию жён,
уж каким бы ты ни был котом Леопольдом.

Им дразнили меня незнакомые мне,
но довольно изящные девочки улиц.
Я всё думал: к чему бы? какое оне
отношенье имеют к мышатам, целуясь
далеко не со мною, о чем не жалел,
просто искренне верил, что мне до кота-то
Леопольда далёко, как юной жене
до израильских грёз на советских плакатах.

"Леопольд, Леопольд, выходи, подлый трус!" -
так они мне дословно вослед прокричали.
Я подумал: ну ладно, смолчу и утрусь,
не совсем понимая их личной печали.
Я - худой человек. Не трусливый, не злой,
но порой очень едкий и очень неправый.
Только это, по-моему, всё ж кайнозой,
а не милый и добрый Котяра усталый.

Ну и ладно. Иду я себе под дождем,
а на площади Ленина вдруг развернулся
и обратно - всё ниже, мы ниже живем,
чем Виктория или афиши Якутска.
Захожу в свой подъезд, где однажды и ты
отмеряла ступени шагами пантеры.
Это ныне ты как бы ушла из мечты,
ибо кто бы сумел с этой Сноу Квин Террой.

Или нет. Из мечты ты как раз не ушла,
но ушла из реальности или надежды.
Почитаешь стихи: не глупа, не пошла,
не ломается, стильно меняет одежды.
Уж такая как есть. Это очень по мне.
Даже очень по мне, если б ты хоть однажды
просто тихо сказала, что крест на жене
не являет в тебе утоляемой жажды.

Да ведь ты и сказала. Немного не так,
только суть-то ясна и понятна, родная.
Это после уже начинался кабак,
а тогда, под дождем, мы в преддверии рая.
Как бы много я дал, чтоб узнать, где же ты
пребывала в тот день, и какой тебе ливень
рассказал напролет партитуру мечты,
где тебя, полагаю, так много любили.

Вот и мой, вот и твой деревянный этаж,
вот моя и твоя бы восьмая квартира.
Лишь дождя больше нет, только есть Отче наш
и конечно же ваш, пусть ты дочь крокодила.
Не о папе твоем замечательном, но
о далеком прапращуре, я уже верю,
что действительно так ведь и было давно,
коль уж я согревался под Вашею дверью.


Июнь 2014