МОЙ КИЕВ

"Москвич-401",
ты у обочины доселе?
Навек запомнился... приди,
его водитель в самом деле

к нам в Новогодье, где меня
уже не встретит ни Борисполь,
ни просоветская броня
на костылях капитализма.

Я долго думал о Днепре
и о закате нашей эры,
и что-то прозревал в тебе,
что-то предчувствовал: примеры

не то грехов, не то любви,
не то разводов или даже
стихотворения твои
на узких крыльях от Наташи.

Потом пошли с отцом в кафе,
котлеты вкусные едали,
но генералу в галифе
они понравились едва ли:

он что-то буркал и корил
и поваров и подавальщиц,
и Гоголь вещих Украин
над ним смеялся: мол, обманщик.

И смех его звучит, звучит
и переходит в хохот, в хохот,
что разрастается в ночи
и достигает до порогов

иных миров, иных мощЕй,
иных вселенных, переходит
в небесный гром земных ночей,
как будто видевших Господни

Голгофу, Воскресенье, Свет
Фавора, Вознесенье, Отчий
и Дом и Рай и тот Завет,
что избавляет полномочий

и как бы призывает нас -
нет, не к изменам и разврату,
но к ренессансу: ренессанс
не начинается по блату.

...Кафе в постель не подадут.
Мы лишь кемарим в самолете.
Ну а гостиничный редут -
приятные живые тёти -

что-то решают о мужьях,
о сыновьях, о женихах ли...
И Киев отдает меня
совсем иной небесной вахте.

Последний взгляд - и с высоты
ты как бы видима яснее:
вот сердце, а на нём Я - ТЫ,
пусть и становится грустнее

от документов под цифирь,
от проводов и проволОчек,
от честной Библии, Эсфирь,
что о других и знать не хочет.

О Киев, Киев... не прощай
Совдепу кулинарный изыск,
пусть генерал (не маршал, чай)
навек избавится капризов;

пусть у тебя на рубежах
подхода к дому после службы,
как у Низзанны, на дрожжах,
горит священное оружье.

И строки обжигают, рвут,
и ты мое напишешь имя,
и тот гостиничный редут
опять воскреснет из полыни

войны? да это не война.
Это политика под винтик
и болтик скупости, жена,
а я, поверь мне, не политик.

...Летим. Я сплю? Нет, я не сплю.
Я вспоминаю Киев, Днепр...
А если честно, то люблю
и забираю Вас на небо.


2015