Ты помнишь рыбу, выплывшую к нам
из зелени тугой? Из той воды холодной?
Раздутая, как старый чемодан,
беременный одеждою давно немодной?
Она была рыбее рыбьих рыб!
В ней сросся кактус, бритва и куски железа,
безумного, как головы ушиб,
как похоронный марш под звуки "Марсельезы"
Ты помнишь, как она плыла из тьмы,
огромная, и шевелила плавниками?
Как будто в этом был особый смысл —
смотреть на нас, пока мы превращались в камни
от ужаса; я знал ты за спиной
и цепенея плыл и быть старался храбрым,
когда она вздохнула подо мной
и море вздрогнуло в её замшелых жабрах.
Да, цепенел от ужаса и плыл —
я был тогда почти на сорок лет моложе,
и был другим, и по-другому жил —
и думал только о твоей прозрачной коже,
и что тебе поранится нельзя —
ты истечёшь, ты просто растворишься в море:
— Гемоглобин. И целый мир разъят —
так врач сказал, а с медиками я не спорю
Когда из света когерентных волн
возникнет холм, что прежде нам казался ямой,
ты понимаешь, это точно холм!
И Гук и Бойль правы — не всё прямО, что прЯмо!
Ты помнишь рыбу? Это был бычок!
Интерференция до жути исказила!
А я поверил, глупый дурачок,
что защитил тебя от самой страшной силы.
Я был дикарь, ты, бросившая смог
большого города, израненная птица
уставшая от жизненных дорог...
Когда спала я целовал твои ресницы,
а утром через галечника пляж,
нёс до воды — плыви! — и ты была русалкой
шипел на гальке синих волн плюмаж,
и воздух йодом пах, и горною фиалкой...
|