Переплетение рваных нитей, янтарно-жёлтые кружева,
скажи мне правду, брандмейстер Битти, и если правда ещё жива),
открой мне книгу, читай по нотам (собака бесится там - во мне),
творить пожары - моя работа, чтобы исчезнуть в таком огне.
Залезу в стопку из книг и песен, раскрою фибры своей души;
ты появился во мне, как плесень, и сердце намертво в ней зашил.
Вот слышишь, бьётся, огонь пылает, и плещут искры до самых звёзд.
Я сам вчера, как собака злая, искру огня до людей донёс,
и всё забылось и всё пропало, Икар спалился (не Прометей),
вбивает в тело тупое жало и вырывается из сетей
таких же слабых и одиноких, вплетая в слово то нить, то прядь.
Шов получается не глубокий, но поперечный: вперёд и вспять.
А дальше – гуще, сжигать и мазать, пусть люди вечно горят во тьме.
По Фаренгейту сто десять сказок и все прожженные, что кремень.
И все глубинные, что колодец, испить бы Библию, дабы жить.
Но я, как ты, - человек-уродец: смеши-танцуй или плачь-вяжи.
Никто не знает, с чего начало бралось, зачем выживало впредь,
но книга льётся речами чалых, затем пытается в них истлеть.
Огонь пылает, доносит правду до тех, кто слушает в пустоте.
Смотри, брандмейстер, их миллиарды! А ты меня расстрелять хотел!
Ты сам погибнешь на пепелище, упрямо веря, что книги – зло.
Те Прометеи кого-то ищут, вся операция наша – взлом
архива данных навечно мертвых. Мы так глупеем без света книг,
что грани тьмы постоянно стёрты, оттуда, видимо, я возник.
|