По Щучьему велению (окончание)

- Расскажи-ка мне монарх,
Что нагнал на парня страх?
Я как раз в интригах царских,
Вообще, не при делах!-

Самодержец, царь-Горох,
Вёл с ковбоем диалог,
Дочка ж пялилась на Мельку.
Глазками всё, морг, да морг.

Несмеянову красу,
Груди, талию, косу,
Наш герой приметил тоже,
Хоть и ковырял в носу.

Что любовь-собака зла,
Как один мудрец сказал.
На себе ту мудрость лично,
Емельяшка испытал.

Тот Шекспировскй финал,
Беломорша наблюдал.
Распустив с досады нюни,
Очень горестно вздыхал.

Понял он французским лбом,
Что с полцарством всё, облом.
И решил в Париж убраться,
Чтоб не выглядеть ослом.

Дочь царёва не ревёт,
Слёзы горькие не льёт.
На Емелю она глядя,
Прямо пахнет, и цветёт.

И Емеля вдруг расцвёл.
Раскрылился, как орёл.
Вот такой с ним вдруг случился
Неожиданный прикол.

Да. Такой вот, блин, расклад.
Царь Горох ему не рад.
Знал же, что свинью подложит,
Этот деревенский гад.

Но бревно, и есть бревно.
Пусть ошкурено оно.
Если в двери не пускают,
То ползёт оно в окно.

Волю царь собрал в кулак.
И промолвил Мельке так:
- Ты губёнку закатай-ка!
Новоструганый вахлак!

Вот те, Бог! А вот, порог!
Я не такса, не бульдог,
Чтоб брехать на всяких смердов.
Так пехтярь домой, дружок!-

Дважды Мельке повторять,
Только время зря терять!
Тут же шлёт приказ он щуке,
Печь назад, домой послать.

Заложив крутой вираж,
Стартонула печь в вояж,
Боровицкие ворота,
Разметала в цепки аж.
+ + +
С Китайградской стороны,
За ремень держа штаны,
Ковылял Полкан к Гороху,
Словно призрак Сатаны.

Он кричит:- Кормилец наш!
Одолжи свой экипаж,
Трёх танкистов и собаку,
Чтоб взять печь на абордаж?-

Царь в ответ ему кричит:
- Абордаж твой погодит!
Тут война вот-вот начнётся!
А танкистов, дефицит!

Емельян ведь, не бандит!
Хулиган! Едрит-Мадрид!
И к тому же дочка наша,
Глядя на него, молчит!
+ + +
Видя эту канитель,
В свой Париж свалил и Бель.
Как-никак он граф французский,
И не ровня для Емель.

И Гороховы понты,
Стали больно уж круты.
Дочка в дурака влюбилась.
Что тут делать будешь ты.

Чешет император плешь:
- Вот же, вошь меня заешь!
У меня в дружине царской.
Во взводах людская брешь.

Офицеров мрачен вид.
И капралов дефицит.
Тут француз у речке Неман,
Нападением грозит.

Дочка день-деньской ревёт.
В казне царской недочёт.
В тачке повар, что не свистнет,
То в авоське унесёт.

Конюх, Яша-цыганок,
Упряжь новую сволок.
Ход тайком монахи роют,
Прям в соседний, женский блок.

Емельян, что с Кобяков,
Покалечил земляков.
И посмешище прям сделал,
Из десантных, из полков.

Печка ездит по Москве.
Москвичи в большой тоске,
Кляузы строчат монарху,
На дню сотни аж, по две.

Мой министр номер раз.
Солнца зайчик ему в глаз.
Он по жалобам крамольным,
Первый спец у нас сейчас.

Хорошо, что есть тайга.
Для друзей ли, для врага.
Ноне ведь на рынках Мира,
Древесина дорога.

Для врагов и для друзей,
Понастроим лагерей.
Пусть дровами укрепляют,
Мощность Родины своей.

Кто не дружит с топором,
На канал того сошлём.
Там кетмень с киркой в почёте.
А в авторитете, лом.

Вот куда бы мне сослать,
Емельяна, твою мать?
Может быть на Сортировку?
Там вагоны разгружать!-

Дочь царю кричит:- Папан!
Ну, какой же ты баран!
Ты сошли его на Неман,
Где разбил француз свой стан.

Ведь Бутусов, маршал твой,
Не идёт туда войной.
Одноглазый лилипутик.
В общем, воин никакой.

Лишь Емельке-силачу,
Беломорша по плечу.
Я сама за ним поеду,
Лагофтальм* лишь подлечу.-
* – глазная болезнь.

Царь в ответ:- Да будет так,
Пусть врага побьёт дурак.
Ведь ему, с его талантом,
Тут делов-то на пятак.

У него есть печка-танк,
Для незваных забияк.
Вот и пусть Руси послужит.
Он же мне почти свояк.

Пусть направит Емельян,
Свою печь за синь туман.
Где войска собрал без счёта,
Заграничный басурман.

Для спасенья Россиян,
Забияка и буян,
Пух и прах пускай развеет,
Беломоршки вражий стан.

А за подвиг я ему,
На два поделив страну,
Награжу вторым полцарством.
Дочку сплавлю, как жену.-

- Вам, папан за то мерси-с!-
Дочка издала тут визг.
И помчалась прям к Тамбову.
Жениху творить сюрприз.
+ + +
Вот деревня. Крайний сруб.
Емельян здоров, как дуб.
Блеск в глазах, лица румянец.
На ветру трепещет чуб.

Видя царский экипаж,
Растерялся парень аж.
Зенки трёт свои руками,
Хочет прочь прогнать мираж.

Возле Мелькиной избы,
Коренной стал на дыбы.
Вмиг карета стопорнулась.
Ни туды, и ни сюды.

Несмеяна хороша.
Что фигура, что душа.
Выступая, словно пава,
К Емельяну подошла:

- Что стоишь разинув рот,
Грёз моих девичьих плод?
Ты разбить должон намедни,
Гальской армии оплот.

Коль верх будет за тобой,
Ненаглядный мой герой.
Мой отец, меня в награду,
Сделает твоей женой.

Емельян ей:- Твою мать!
Не люблю я воевать.
Проще мне послать дубинку,
Гадам гребни посшибать.

Ты ж царевна, лезь на печь.
Поспешим с тобой на Сечь.
Поспешим, чтобы французы,
Не смогли от кары сбечь.-

Взяв с собой свой саморуб,
Что как спичку рубит дуб.
И пилу, скарпель, стамеску.
И котёл, под пшённый суп.

Так же, палку в пять пудов,
Для врагов, для дураков.
Ведь она любому «вору»,
Понаставит синяков.

С этим, всем рванув ва-банк.
Мчится печка, что твой танк.
Царь Горох вприсядку пляшет,
Свой забыв высокий ранг.

И Емелья за полдня,
Всыпал ворогам ремня.
Те в Париж бегом вернулись,
Долю тяжкую кляня.

После взят был и Париж.
Франции померк престиж.
Царь Емеле за победу,
Дочь отдал. Полцарства ж, шишь.

А нпо площади Пигаль,
Бросив шашку и пищаль,
Сам Полкан, на вело-педе,
Лаптем давит на педаль.

Партизаны ж, казаки,
Брали воду из реки,
Да, француженок кадрили,
Те донские ходоки.

Пролетели триста дней,
И по Франции, по всей,
Все мадамы нарожали,
Русско-галецких детей.
+ + +
Вот и сказочке конец.
Молодым златой венец.
А рассказчику, за сказку,
С тёртым хреном, холодец.