Отпустил я на волю, на волю птенца.
В моей клетке томился, томился три дня,
или год, или час – на то нет образца.
Он окреп сколько мог, и оставил меня.
Я давно ему зерна сбирал на ветру,
и готовил на травах бальзамы ему,
рад был встрече всегда, наяву и во сне,
а блеснул он нежданно в открытом окне.
Я его не спугнул, дал поесть и попить –
залетай, говорю, чай изба не мала,
сложим песнь для тебя из чудесных крупиц,
улетать не спеши в золотые края,
В мою жизнь он ворвался, и ясно я знал:
к новым чувствам у птичек здоровый запал.
Он терпел мою страсть, помогал всякий раз,
отворял предо мною словесный запас.
Я его закалял, в его кожу врастал,
в этой связке он пел, запинался, хрипел,
под конец осмелел, зазвенел, словно сталь,
а итог: улетел, независим и смел.
Где теперь мой птенец, и кому ворожит,
или может в окно он чужое стучит,
достучаться не может, бедняга продрог,
позабыл, что от дома ведут сто дорог.
Вот и вся недолга. Поскучаю чуть-чуть,
да удить окуней я отправлюсь на пруд.
Буду жить, как идет, тишина-непокой,
а заслышу “тинь-тинь” – увлечет за собой.
|