-Ну что ты плачешь, мама, я вернулся.
Пусть не такой, как все, но всё таки живой...
И сын её печально усмехнулся,
Пытаясь до волос достать культёй.
Он был мальчишкой с озорною чёлкой,
Но в кудри вдруг закралась седина.
Он обнимался с бойкою девчонкой,
Теперь с ним обнимается война.
Прижалась потемневшею щекою
К его обветренной щетинистой щеке
И тянется костлявою рукою
К ещё здоровой молодой руке.
Раздался взрыв, как водится случайно,
И в дымном мареве, не видя ничего,
Он чувствует, как в рукаве рубахи
Волчица-боль грызёт его плечо.
Потом провал неведомо насколько,
А рано утром в белых простынях
Лежит культя – обрубок, да и только,
И рядом друг стоит на костылях.
Но если присмотреться зорче к койке,
То подле мальчика, уткнув лицо в плечо,
Лежит война в потёртой гимнастёрке
И от лица её ужасно горячо.
Он будет зубы стискивать до боли,
Чтоб никому не выдать, что порой,
Пустой рукав он щупает ладонью
И чувствует, как двигает рукой.
-Ну что ты, мама, плачешь, - я вернулся.
Пусть не такой, как все, но всё таки живой...
И парень как-то странно усмехнулся,
Давясь непрошеной предательской слезой.
(25.02.2000)
|