Может, так, может, как-то иначе...

Может, так, может, как-то иначе,
но пока в этом мире темно,
мы не требуем, Господи, сдачи,
и Поэзия - только окно
не в Европу, какая Европа,
если здесь, как в турецком порту,
обрывают последние стропы,
предлагая взамен темноту.

Гуттенберг нас приманивал медным
и лукавым своим языком.
Мы пришли из Лапландии бледной
и пойдем далеко-далеко...
Дальше некуда. Дальше - молчанье.
Но молитва превыше, нежней
немоты, тишины и печали,
раствориться бы, Господи, в ней -

в той молитве... ужели, Безгрешный,
Твой глагол понимал хоть один
человек - от Адама, конечно,
не скажу: Серафим, Херувим.
Так чего же я, Господи, ною -
всё по немощи... Дай же мне сил,
как когда-то смятенному Ною,
чтоб я тоже блаженства вкусил

неземного... Земное я знаю:
вдохновенье. Сказать ли - любовь?
Но порой эта горечь земная
не дает различить берегов.
Все в тумане... Над белым флагштоком
только черные тучи и Ты;
Феодор свою рясу заштопал
серебром всероссийской беды.

Этот труд, этот подвиг великий,
что сработан на совесть - в веках
не пристал к Волосам Вероники,
но смиренно повис на Весах.
Мы идем с дорогими дарами,
различая зрачок маяка
Цареграда... добро бы рабами,
мы идем, словно два моряка,

два пиита, убогих и разных:
- Здравствуй, Господи, вот мы пришли
целовать эти грешные язвы
на дымящемся теле Земли...